Петр Киле - Таинства красоты [Стихи и поэмы о любви]

Мудрейший из людей, маститый,
В веках философ знаменитый,
Судом Афин, -  судьбы такая круговерть, -
        Он осужден на смерть.
- Беги! В тюрьме открыты двери.
Всяк будет рад, - твердят друзья,
        Приняв все, видно, меры.
А он: - Искал я истину в себе.
        Она - в моей судьбе, -
            И принял яд.
В Афинах горькое смятенье.
Суд отменил свое решенье,
         Нарушив сам закон,
Неправый будто, как и он.

        И сбросил все оковы,
Как раб, свободный гражданин.
Так расшатались все основы
        Единых некогда Афин -
В зените славы, в век Перикла...
Давно душа моя привыкла
Любить тот век, век золотой,
И, уносясь мечтой свободной,
В России находить подобный,
        Весь упоенный красотой.
Но ныне в бедственных годинах,
Постигших Родину мою,
С тревогой горестной в Афинах
        Судьбу России узнаю.

       Нежнейшая душа, каким в сонетах
Предстал он в тайне как бы, первым и в поэтах
Прослыть желая, верно, мастерство
Оттачивал, как маги - волшебство.
А лучше, как актер, с друзьями милый,
        На сцене - исполинской силы
Герой, как Макбет, Гамлет, Лир,
        Когда против него - весь мир.
Как мало знаем мы о нем и много,
Он - океан страданий и восторгов.
        Другой таинственный пример -
Слепой, исполненный величия Гомер.
              Они сродни на диво,
              С истоками у мифа.

В блистательный, жестокий час заката
Эпохи Ренессанса, что, как ночь, богата
Сияньем звезд ярчайших, - всех имен
Мне не назвать, Шекспир - из первых он.
Мир гибнет, зло повсюду, власть - злодейство.
Но Дездемона, с нею наше детство
Оправданы вовек. Ромео и Джульетта -
             То юность наша и поэта.
             Любовь не ведает оков.
Офелия - певучая печаль веков.
Все в лете канет - власть и сила злата,
        Жизнь губящих на острие булата.
Лишь мир поэзии, взошедший, вновь взойдет
Сияющей плеядой вечных звезд.

Периоды взросленья есть у века
И больше, чем у человека.
Игрою случая, не без затей,
У новых поколений и идей
         Является предтеча.
Таинственна их встреча.
Так, юность дивная Петра,
В ученьи страстная игра
Эпоху новую открыли,
Что веком Просвещенья окрестили,
С веселым празднеством в садах,
         В кринолинах, в париках,
В жемчужинах Ватто запечатленных,
Сияньем красок в небо вознесенных.

В Париже русский царь. Толпою окружен
На площади, всех выше ростом он;
Без свиты, быстр и прост, он ходит всюду,
Дивясь всему и сам подобен чуду.
Там Аруэ героя своего узрел
И, духом века загораясь, юн и смел,
С беспечной пылкостью студента
Он эпиграммой разразился на регента.
В Бастилию засажен, как пример
Для неугодных, под именем Вольтер
Прославился, язвительный и строгий;
       Одобрив выдумку о Боге,
       Спустил Всевышнего с небес,
       Сняв ореол с его чудес.

В те дни в Париже жил художник тихий,
Застенчивый, немножко дикий,
У мецената Кроза на хлебах,
Среди картин и празднества в садах,
Сей жизни миг чудесный, краткий
Живописуя словно бы украдкой,
С актером, что в тоске один поет,
С душою, устремленною в полет;
С актрисами, что светских дам играют,
Позируя художнику, как знают, -
Чуть скованы, болтают меж собой,
          Поворотясь спиной.
Но жизнь, запечатленная, как сцена,
      Поныне трепетна, бесценна.

Так, русский царь, строитель чудотворный,
Вольтер, философ непокорный,
Художник скромный Антуан Ватто,
          Сошлись, на удивленье,
Как воля, ум и представленье,
          Ничуть не ведая о том,
Эпохи новой - Просвещенья,
В России - Возрожденья.
И жизнь, что меркла во Христе,
Вновь возродилась в красоте.
А Русь, справляя потихоньку тризны,
           Всему своя пора,
Как юность, пробудилась к Новой Жизни
           Под скипетром Петра.

    Служил он десять лет солдатом,
    Поэт, не возносясь талантом,
    Имея волю, ум и честь,
    Как царь, простую службу несть.
    И вырастал, как дуб в долине,
Что высится, раскидистый, поныне
    И сень его, как вешний день
    Таит в себе и свет, и тень
               Вселенной,
Поэзии высокой, дерзновенной,
В которой человек, он равен всем,
          Живущим в мире сем,
          А в мире горнем - Богу,
          Подвластный только року.

Сенатор и министр, правдив и прям,
    Служил вельможа трем царям,
          Любимец муз - державе
          В ее растущей славе,
Весь светел и могуч, как водопад,
          Кипящих дум каскад.
Природа явлена в картинах ярких
Впервые на Руси в чистейших красках,
                Как по весне,
          С отрадой утра дней.
          Теперь уж нет сомненья,
           Поэт эпохи Возрожденья,
    Он весь и Запад и Восток,
           Он человек, он Бог!

     Границы Разума и веры
С усмешкой и в сомнениях измерив,
Век восемнадцатый меж тем
     Старел, в плену фривольных тем.
И, кажется, впервые на арену,
Выходит юность, как на сцену,
Неся души высокий идеал,
Весь в пламени сияющий кристалл.
Но мир дряхлеющий, в руинах
Воздушных замков, как в садах старинных,
       На рубеже веков
В борьбе страстей извечных и убогих
Не принял юности завет и зов
Взошедшей романтической эпохи.

Сияли облака в озерной глубине,
Все те же самые, из поднебесья.
Поэт бродил, задумчив и рассеян...
Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине,
Как с праздника в далекие века,
Несутся звуки флейты и рожка.
И нимфы на опушке пляшут,
Русалки  из воды руками машут,
Сверкая рыбьей чешуей хвоста.
Что ж это? Маскарад веселый иль мечта?
С высокой галереи Камерона
Звенит кифара Аполлона.
И музы стайкой юных жен
Сбегают вниз, поэт уж ими окружен.

Смеются музы, лишь одна
С поэта ясных глаз не сводит,
Доверчиво, как друга в отроке, находит,
Из детства, в баснословные года.
“То грезы и младенческие сны, -
Вздохнул поэт, - моей весны.
Прекрасный, чудный мир, когда царили боги,
Исчез. А ныне люди, их дела убоги”.
Но муза в речи важной привела пример:
“Разрушили ахейцы Трою
За красоту Елены, а Гомер
Воспел деяния героев,
И восторжествовала красота
По всей Элладе. Разве то мечта?”

“Но мир прекрасный в прошлом, разве нет?” -
С печалью и тоскою возразил поэт.
“О, нет! - сказала муза. - Временами года
Впадая в сон, вновь пробуждается природа,
Как вечно настоящее, и мир богов,
    Как в юности любовь,
И высшие создания искусства,
Коль к ним причастны наши чувства.
Ведь красота не греза, а закон,
Она в основе мирозданья,
Как днесь и нашего свиданья,
Недаром с нами Аполлон”.
Поэт боится пробужденья,
Он весь во власти вдохновенья.

Пронесся гулкий смех поверх деревьев.
“Как! Боги Греции в стране гипербореев?” -
Вскричал поэт, как пилигрим.
“Им поклонялся гордый Рим
И вновь призвал, уставши от смиренья
        В эпоху Возрожденья”.
- “А ныне что ж вас привело
В наш край суровый и пустынный?”
- “Да здесь же новые Афины, -
В окрест взглянула муза мило и светло. -
Сей Парадиз основан просвещеньем
    Державной волею царя.
Взлелеян чистым вдохновеньем,
Взойдет поэзии прекрасная заря!”

О, дивная заря! Она взошла.
Ее блистательный восход
Мы помним, как России грозный год.
Победа над Наполеоном вознесла
Россию на вершину славы,
Как при Петре сраженье у Полтавы.
        Как варварами Рим,
Сожженная Москва поднялась из руин,
И боги поселились в парках после битв,
Не требуя ни жертвоприношений,
        Ни искупительных молитв,
А только песен, вдохновений.
И в мире, возрожденном красотой,
Взошел поэзии век  Золотой.

Блестящий, из освободителей Европы,
Гусарский офицер, без тени злобы
Бросая взор на мир чужой,
       Поник вдруг головой,
Не видя, кроме дикости позорной,
Ни славы, ни свободы, даже веры просвещенной
       В истории своей страны,
Ни в настоящем, ни в преданьях старины.
Философ сей был другом юного поэта,
Чей гений возмужал, и дружба им воспета
В пленительных стихах, каких и в мире нет,
Пел о любви - с Сафо, с Петраркой наш поэт,
Соперничая, будто в Греции рожденный,
В России Фебом воскрешенный.

Как! Ничего? Весь встрепенулся он смущенно,
Вступая в важный спор с товарищем стесненно,
    Всем недовольный более других,
Любил он жизнь, как и внушенный ею стих,
И не роптал на волю провиденья,
Когда философ жаждал утешенья,
Коли не здесь, в земных делах и снах,
            То там, на небесах.
Известны доводы друзей и судьбы их,
       Трагичней вдвое на двоих.
Пред этой горестной для разума картиной
    Спор нерешенный, как паутиной,
Покрыл блистательный расцвет искусств,
    Мир новых мыслей, новых чувств.

В местах, где в ссылке он провел два года,
       И мирная воспета им природа,
       В сияньи дня, во звездной мгле,
       Изгнанник на родной земле
               И пленник,
        Сошел в кладбищенские сени.
        Пусть ныне торжествует рок.
        Тоску и грусть ты превозмог
        Души прекрасной песней,
        И жизни нет твоей чудесней!
        Мир праху твоему , поэт!
Да не умолкнут в бурях грозных лет
Поэзии высокой пламенные вздохи
              Классической эпохи.

Все это, видите ль, слова, слова, слова.
          Поэтов участь не нова.
Все светлое поруганное гибнет,
И плесенью могилы липнет
           К нему хула и клевета, -
И глохнет в мире красота;
Под маской скрытое уродство
Играет важно в благородство.
        Поэт! Покойся в тишине, -
        В неизмеримой вышине,
        Где Феб рассеивает тучи,
Как солнце, светлый и могучий,
        Встает и образ милый твой,
        Овеян высшей красотой.

Не ведал я, кем буду, но известность, слава
Мне грезились, как и любовь, - в том право
Дано ведь каждому, - и я не понимал
Тех, кто о высшей доле не мечтал.
Безвестность, смерть равно страшили,
Как если бы до времени тебя убили
         И никогда не будет на Земле,
         Летящей вечно в звездной мгле.
Мне все казалось: Ренессанс не за горами,
Как Данте и Петрарка возвестили мир стихами,
С предчувствием расцвета всех искусств
         Во славу человека, новых в мире чувств, -
                  И все яснее различал,
         В эпохе Пушкина, как в фокусе, узнал!

На рубеже столетий все искусства
О красоте заговорили - до беспутства.
Театр и жизнь сливались, как игра,
В чаду, в тумане, с ночи до утра.
И живопись высокая явилась, -
Вся жизнь к мечте вселенской устремилась.
         Прочь небылицы,  россказни пустые!
         Я знаю ныне: Ренессанс в России
         Был явлен - со времен Петра,
Не узнан нами, но теперь пора:
Оглянемся вокруг без шор и суеверий, -
Эпоха классики, как свет из поднебесья,
Сияет вечностью. Нетленна красота.
Мы ж видим лишь ее пылающий закат.

Для сердца нашего заветные места:
Михайловское, Ясная Поляна,
Где тишь и гладь, родная красота
Сквозь бури лет приветливо проглянет -
Отрадой вековечной старины,
    Далекой, пламенной весны,
      Отрадой юности и детства,
      Как наше вечное наследство,
            И с ними Русь жива,
Как песенный напев и вещие слова,
Что прозвучали здесь. Но ныне на примете
У нас Абрамцево - на рубеже столетий,
Именье Саввы Мамонтова. С ним
    Знакомство свесть мы посмешим.

Все удивления  достойно здесь: отец -
Друг ссыльных декабристов и купец.
А сын, эпохой Пушкина взращенный,
В промышленники вышел он, делец,
          Артист непревзойденный
          На сцене жизни и певец.
Он брал в Италии уроки пенья
И лепки - полон вдохновенья.
И скульптор славный мог бы выйти из него,
       Когда б не мецената торжество,
Единого во многих лицах, всех из круга,
Кого привлек для вдохновенного досуга.
Ценя классическую древность, он хранил мечту
И звал друзей любить родную красоту.

     И ставил он превыше не мое, а наше,
     Чтоб жизнь была для всех все краше.
Портрет его писали многие, Серов,
И Цорн, и Репин, - всюду он таков,
Каков и был, эдоров и весел. Только Врубель
Запечатлел могучую натуру в бурях
Ума и воли, точно он и впрямь артист,
       Иль русский ренессансный тип.
Лоренцо Медичи в нем видели недаром,
        Понять великое пытаясь в старом.
        Он не правитель, а купец,
Влюбленный в красоту мудрец,
Взрастил художников, чья слава -
Его величию ярчайшая оправа.

Веселый, бесподобный гений, славой
Был осенен, но счел ее он не забавой,
           А силой, отвращающей от зла,
С чем жажда веры в муже возросла.
Художник чистый, преданный искусствам,
Вдруг в ужасе не внемлет больше чувствам,
Склоняясь перед Богом, вымыслом седым,
С его могуществом, как благовоний дым.
           Так убивался Гоголь в Риме,
Не находя спокойствия в прекрасном мире
                 Для изысканий и труда,
            Как Гете, устремившийся туда
            Не для стенаний - вдохновенья,
            Души и тела возрожденья.

Богов языческих отринув скопом,
В великом страхе он вступил в боренья с чертом,
            Желая высмеять его, такой-сякой,
Как будто черт не шарж на род людской
С его могуществом и склонностью ко злобе
             Творить и уничтожать живое.
Не хочется мне верить, черт с ним совладал,
И душу бедную унес он прямо в ад.
Но Русь жива в его поэме дивной,
Где все земное в грусти неизбывной
              Под небом голубым
Сияет вечностью, как славы нимб
              Из чистого эфира,
          Что осенил поэтов мира.

Другой художник, граф, всемирный гений,
                Во дни сомнений,
            Что благо в мире и соблазн,
Отринув красоту, послал ее на казнь.
Сократ о том, поди, не догадался.
Боккаччо, говорят, весьма засомневался,
        Зачем с веселостью беспечной он
На радость дьяволу писал “Декамерон”.
О чем печаль, я знаю, уж поверьте,
У нас надежды мало на бессмертье,
Будь граф ты, гений, старость гнет,
И веры, как безверья, тяжек гнет.
Но красота ль повинна? Жизнь земная
Прекрасна, коль была, и увядая.

А было время, молодость, язык Гомера,
Для мифа исстари классическая мера,
         Страницы эпоса “Война и мир”,
Где жизни вдохновенный пир
          На сцене мировой впервые
          Явила дерзновенная Россия.
Свободой насладившись всласть,
           На императорскую власть
           Наполеон прельстился
И в ослеплении с Россией он сразился.
           Весь героизмом упоен и красотой,
                   Как век Перикла,
Возьмем пример из мирового цикла,
           Взошел в России век золотой!

Как долго я носился с томиком стихов,
Простых, таинственных, вне смысла слов,
         Мне близких почему-то,
    Как город и река, как утро,
Как грезы юности и как любовь,
    Что будит мысль, волнуя кровь.
    И весь я полон озарений
Из детства моего и устремлений
             До бездны звезд,
    Когда падение - полет
          С мечтою дерзновенной
          Достичь конца Вселенной,
А там, быть может, и вожделенный край,
    Над Адом вознесенный Рай?

Студент влюбленный вещими стихами
Поет, как Данте, о Прекрасной Даме,
    С предчувствием миров иных
        И бедствий роковых.
По-детски простодушен и серьезен,
Как соловей, томился он по розе,
    И пел высокую любовь,
        И нежен, и суров.
    Храня, как бедный рыцарь в сердце,
        Прекрасной даме верность,
    Влюбленный в женщин, как в мечту
        Он пел любовь и красоту,
              Петрарке вторя,
Ликуя и стеная, как от горя.

В семействе Мамонтовых принят, как родной,
    Серов любил, как мать, хозяйку дома,
Из барышень тургеневских была, - весь строй
Ее души и облик - все мне здесь знакомо.
    Моих учительниц я в ней узнал,
    Из чьих и уст, и взоров постигал
Язык я русский как родной, с природой,
    Как и людей с их новою породой.
    Венок мой запоздалый вам несу,
    Как розы, окуная их в росу,
        Весь уносясь в края родные,
    О, женщины прекрасные России!
    Мой дар - ваш дар, как и мечты,
        Язык любви и красоты.

Погиб поэт! Да есть ли правда в небе?
    В высоком благородном гневе
              Гусара-молодца,
С таинственным призванием певца,
    Он речь ведет “На смерть Поэта”
    И дань последнего привета
    Несет - поэзии венок
              От Феба
И молнией сверкающий клинок
         От голубого неба.
Так он возрос душою в ясный вечер,
    Взойдя на высшую ступень,
Где, просияв, погас прекрасный новый день.
    Да будет в небесах он вечен!

Душа мятежная и нежная, как детство,
А жизнь его - трагическое действо
    В четыре акта - и венец
Терновый озарил его конец.
    Как в молниях от гнева
    Разверзлось над землею небо,
      И дивный женский лик
      Там, в небесах, возник,
    С такою лучезарной скорбью,
       С нездешнею любовью,
Что он и мертвый содрогнулся весь,
Как если бы упал сейчас с небес,
Где ангелом носился во Вселенной
    В красе могучей и нетленной.

Среди картин эпохи Возрожденья,
Всесилья жизни, блеска красоты,
Серов, столь сдержанный, в порыве вдохновенья
Воскликнул, осознав художества мечты:
“Хочу отрадного!” Какое слово -
От радости, как эхо или зов,
Как красота или любовь, -
В нем вся эстетика сурового Серова,
Пленительно простая, яркая, как снег,
Природы праздник, с нею человек
Среди вещей и дум своих весь светел,
Каков ни есть, и не потонет в лете,
        Живую вечность обретя,
        Княгиня чудная или дитя.